Глава 11. Зима. Уроки музыки
Спит Межапарк, дома-коврижки,
Иголки сосен плотным фетром,
Кишэзерс – как слеза латышки
По всем, не справившимся с ветром.
Кристофер воздухом напившись,
Наевшись тортами пейзажей,
Идёт с урока. Персонажи –
Марго, магистр, слегка взбодрившись,
Начхав на светские интриги,
Полгода проживают в Риге.
Два первых месяца таились
Они от прессы и знакомых,
Затем, подумав, согласились,
Что нет нужды для аксиомы
Искать ненужных доказательств –
Марго жива, она богата,
И ей плевать на демократов, –
Пусть балагурит обыватель
Многоголовым гласом прессы
О воскрешении поэтессы.
Месть – вот достойное занятье
Для прежде жалкой и гонимой.
Теперь она, в шикарном платье,
В авто, в достатке и любима.
Никто не сможет ей перечить,
Когда и где писать сатиру
И заряжать стихов мортиру,
Чтобы ударить из картечи
Метафор острых по злодеям,
По фарисеям и пигмеям,
По ложью спутанным ублюдкам,
По любящим семейства папам,
Их женам, миленьким малюткам...
Она с приличным гандикапом
Их обошла в безумной гонке,
Без тени дрожи вышла к людям
Живой сенсацией на блюде –
Лишь ей газетные колонки
Полны, как бочки с Сенчу-алус
Полмесяца. И что осталось!?
Сместили тихо двух министров,
Никто до смерти не смутился, –
Все в этой жизни мчится быстро –
– Шелла жива! – сказал на пирсе
Матрос коллеге. – Что за дело
Мне до того, кто там воскрес!
Неделю мучает норд-вест,
На шхуне рында заржавела,
Забыл, как выглядят сардины,
А ты о бабах и ундинах!
Стремительно свернулись страсти
Вокруг воскресшей поэтессы,
Ян Вридрикис стал безучастен
К её желаньям. Словно кесарь
Он снисходил к её проблемам,
Стал часто, по ночам и днями
Встречаться с новыми вождями
Балтийских немцев. Их эмблему
Носил в петлице откровенно
И иногда смотрел презренно
На суету политиканов
Вокруг газетных междометий –
Им мейстерзингерам арканов
Не сладить многие столетья!
Наш новый мировой порядок
Не допускает разных мнений –
Лишь для порядочных растений
Должно быть место среди грядок!
Примерно этими словами
Магистр брызгал временами.
Нравоучительность и пафос,
А также аппетит безмерный
Отнюдь не повод для метафор,
Хотя встречаются каверны
И в безупречных аметистах –
Магистр стал вял и равнодушен,
По вечерам сушеных мушек
Глотал, в колени крем душистый
Втирал, но странно волновался,
Когда Кристофер объявлялся.
Его он всячески унизить
Стремился перед Маргаритой,
Но сам стал выглядеть, как слизень
В её глазах, как ядовитый
Паук. И это было верно!
Он никаким стал вдруг и сразу,
Но нет ни сил, ни слов отказом
Послать в нокаут лицемерно
Того, кто ночью в Даугаве
Ее спасал, ни в грош не ставя
Ни жизнь свою, ни честь, ни имя.
Неблагодарность... Чем измерить
Свой долг? Хотя давно чужими
Ей стали стены, если верить
Той птице, что щебечет в клетке
Ее сознанья одиноко.
Ах, как давно! Ах, как далёко!
Шрам на щеке и голос едкий,
И музыка, и пианино,
Стихи Марло и взгляд, как льдина...
«Пью редко редкостные строки,
Пью аккуратно, как пчела,
Нектар их смыслов. Одиноки
Свидания с нею и слова.
Она глазами вопрошает,
Откуда через щеку шрам,
И почему здесь, а не там?
Кто я, кто он, и кто же знает
Зачем мне мнится странный профиль
Весталки рыжей?» – так Кристофер
В потоке мыслей искупался
И в явь вернулся. Снег неделю
В лесу шептал, мороз лягался,
Деревья разом постройнели,
Напялив шлемы снежной ваты,
Из труб дымок – зима-молчунья
Пришла с лампадой полнолуния.
Сегодня ужин! Восемь латов
В кармане ловкача Марлова –
Дочь мэра возжелала снова
Вцепиться в нотные страницы –
И тут как тут мосье Кристофер,
Готов за малые гостинцы
Не дать развиться катастрофе
Досужих слухов, что девица
(По правде глупая, как стружка,
И сдобная, ну, как ватрушка)
Для заграницы не годится –
Кто не освоил сволончели –
Тому не место в гранд-отеле!